Останавливается автомашина марки Jeep, по габаритам представляющая собой транспорт для перевозки пары добрых скакунов, стекла непроницаемые. Открывается дверь. Там человек, в общем и целом похожий на любителя побегать по горам с калашом, с черной бородой-лопатой, размерами такой, что ему в этой машине тесно. Меня бросает в холодный пот, чего со мной, как все знают, не случается даже когда я в ночи, под вой бешеных собак, иду через гаражи по местности, заслужившей славу логова воров и разбойников. Однако, я девушка приличная, мне как-то неудобно от собственной предвзятости, мало ли, кто как выглядит. Не пятиться же назад теперь, в конце концов. Цветной бульвар, говорю. Молчит, кивает. Сажусь, оглядываюсь. На приборной доске иконы, на шее у него деревянный крест, рукой свободной от руля перебирает четки. По радио пятиминутка любви к матери Иисуса хоралами девственных весталок. Нарочитое божественное присутствие помощи моему трепещущему сознанию, ожидающему в ближайшие пару часов оказаться в канаве за московской кольцевой авто-дорогой, не делает. Как наверное сладко было в мире, в котором за тобой всегда присматривали, ты в любом случае был бы отмщен провидением. А я всегда держу в уме, то, что упустил старый святой отшельник; что Бог уже умер.
Мне часто не везет с таксистами. Возможно из меня так и сочится благочестие, вкупе с внешностью крошки-овечки, притягивающее бесчестных людей.
Автомобили рождают во мне всевозможного рода дурацкие страхи. В детстве я всегда боялась, что дверца откроется и я выпаду на магистраль. Или, что меня собьет инкассаторская машина. Они всегда выглядели как неприступные крепости на колесах, которые передо мной не остановятся уж точно, ведь спешат они по делам слишком важным, чтобы тратить десять секунд, за которые школьники перейдут кусок дороги на их пути. Сейчас я боюсь, что меня собьет появившийся из-за угла, правительственный кортеж, в котором какой-нибудь отец двух красавец-дочерей спешит перед семейным ужином заскочить к бюджетной фее.